Назвать деспота деспотом всегда было опасно. А в наши дни настолько же опасно назвать рабов рабами.
Акутагава Рюноскэ
Патриотизм сегодня в большой моде. Власть и оппозиция пытаются перещеголять друг друга в деле защиты национальных интересов.
Едва лишь переизбранный на второй срок, Ельцин громогласно обещает новую национальную идею для России. КПРФ с соратниками немедленно учреждают народно-патриотический союз. Генерал Лебедь обещает прекратить чеченскую войну, поскольку ему-де за державу обидно, а оберфюрер приватизации Чубайс возражает - во имя целостности той же державы. Во славу русской нации топочут сапоги баркашей и фиглярничают Жириновский и Лимонов. В среде левых буйно расцветает почвенничество, которое рьяно обличает космополитизм с позиций национальной культуры. И даже те, кто в этой удушливой атмосфере чванливой истерики еще рискует именовать себя интернационалистами, считают нужным оговориться: Нет нужды доказывать, что чувство Родины, ощущение принадлежности к своей нации, ее культуре, традициям и обычаям, идея защиты государственных интересов страны - ничего общего с национализмом не имеют.
Патриотизм в этом смысле - естественное чувство всякого нормального человека (Альтернативы, #1, 1996, с. 74). Очевидно, Лев Толстой не был нормальным человеком. Он не постеснялся заявить во всеуслышание, что патриотизм - это дикость, скотство, кровь и ненависть. Того же мнения придерживались и другие гуманисты. Но что до них нынешним политикам, которыми овладел злой демон конца века - национализм?
Взлет национал-патриотизма нельзя считать достоянием корчащейся в смертных муках экс- советской империи. Те же раковые симптомы обнаруживаются и в других государствах мира: усиление националистических и ультраправых партий, рост страха перед чужими (ксенофобии), кровавые этнические и религиозные конфликты. Что бы ни происходило - экономический кризис или политические потрясения, падение уровня жизни или болезненные социальные сдвиги - обыватель повсюду винит во всех проблемах чужаков, инородцев и иностранцев.
Вся древняя, ядовитая и смердящая ненависть идет сегодня во фронтальную атаку против Гуманизма. В незапамятные времена первобытный человек верил, что только члены его рода и племени являются людьми, вое остальные приравнивались к животным, на них разрешалось охотиться, их можно было убивать и даже пожирать.
До сих пор на языках некоторых народов люди или настоящие люди - самоназвания. Основой для такой психологии служили кровное родство и поклонение общим, обожествленным предкам. "Внутри племени высшим законом служит правило каждый за всех. Но оно не распространяется на соседние кланы и племена, - отмечал Кропоткин. - И если дело доходит до войны, то самые крайние жестокости могут вызвать восхищение племени. Эта двойная мораль проходит через всю историю человечества и сохранилась до сего дня" (П. Кропоткин. Взаимная помощь - Берлин, 1977, с. 103-104).
Древние предрассудки держались стойко, сопротивляясь доводам знаний и разума. Египтяне сомневались в человеческой природе азиатов, а эллины - варваров. В Греции и Риме нередко именно приверженцы демократических режимов более других склонялись к порабощению чужих земель - обилие чужеплеменных рабов должно было облегчить жизнь соплеменников. На Руси всех иностранцев именовали не-мы (немцы). Испанские конкистадоры и католические священники спорили, обладают ли человеческой душой покоренные индейцы. В Японии еще в XIX веке были убеждены, что европейцы, мочась, поднимают ноги, как собаки. А в нашем, просвещенном веке нацисты уничтожали миллионы людей, объявив их недочеловеками, опасными животными и выродками...
Тем не менее, тысячелетия не прошли бесследно. Люди постигали огромность и многообразие мира, знакомились с другими культурами и начинали понимать, что они и подчас столь непохожие на них внешне существа, говорящие на иных языках и поклоняющиеся иным богам принадлежат к одному - тому же самому - человечеству.
Вряд ли первобытные заблуждения просуществовали столь долго, если бы они не поддерживались и не подпитывались сознательно. Вина лежит не на порочной человеческой натуре, а на вполне конкретных интересах властителей государств и правящих классов. На протяжении всей истории они - посредством воспитания и религии, образования и науки, прямого идеологического нажима и хитроумного обмана - внушали своим подданным, что господа и рабы, говорящие на одном наречии и верящие в одного бога, ближе друг к другу, чем угнетенные разных племен, стран и наций. Ксенофобии была придана, таким образом, компенсирующая (отвлекающая) функция.
Национальная идея взывает к племенной, этнической или государственной солидарности. Когда измученный бедняк не мог больше сносить гнет властелина, ему всегда указывали на внешнюю угрозу - на реальных или мнимых врагов из соседнего клана, города или царства.
В осажденной крепости некогда думать о внутренних распрях. Единство рода, племени, народа, государства в борьбе с опасностью извне испокон веков служила последним и решающим доводом для оправдания социального мира, незыблемости господства и иерархии. В период феодальных войн бароны науськивали своих крестьян на крепостных соседа. В эпоху национальных государств и мировых войн то же самое делают правительства и бароны нефти, угля и стали. Паны дерутся, а у холопов чубы трещат - гласит старинная поговорка.
Угнетенные, сражающиеся за своих господ, не могут объединиться друг с другом и вместе восстать. Чем больше наемные рабы капитала разных стран и наций воюют между собой и ненавидят своих иноязычных братьев по классу, тем трудное становятся классовая солидарность и взаимопомощь, тем меньше у них шансов на успех в сопротивлении эксплуатации, тем дальше социальная революция.
В обмен на повиновение господам, национальная идея обещает угнетенным собственных рабов. Пусть тебе живется нелегко, внушает она, но по самому факту своего происхождения ты - настоящий человек, ты выше всех окружающих народов. Гордиться славою своих повелителей и их предков не только можно, но и должно. Пусть тебя высечет хозяин - ты всегда можешь отыграться на своем рабе, забив его до смерти: ведь он всего лишь недочеловек...
Наряду с призывом к единению с господами национальная идея убеждает людей, будто во всех их трудностях виноваты не хозяева государства и собственности, а угнетенные и обездоленные другой национальности. Сокращение социального государства и рост безработицы на сегодняшнем Западе вызваны структурной перестройкой экономики, которую осуществляет капитал - но СМИ и платные исследователи внушают трудящимся, что это нахлынувшие иностранцы крадут у них рабочие места, социальные льготы и пособия.
Многие верят и голосуют за неофашистов и крайне правых. В югославских республиках повернувшая к рынку бюрократия была смертельно напугана стачками против повышения цен. Выход был найден быстрое на место классовой солидарности поставили национальную, и с тех пор на Балканах, не переставая, льется кровь, а обогатившиеся чиновники спокойно подсчитывают барыши. Девиз Разделяй и властвуй - это принцип действия национальной идеи.
Бюрократы и необогачи, спекулянты и мафиози в республиках бывшего Союза, все те, кто обирает нас с помощью сверхвысоких цен и сверхнизких зарплат, очень хотят, чтобы мы забыли и думать о том, что это они - виновники кризиса. Гражданский мир и национальное единство - прекрасная завеса для обираловки. Понадобилось повернуть гнев людей труда на кого-то другого, чтобы заставить их униженно сносить все издевательства власти, красно- и зеленопиджачников. Пропасть между обирающими и обираемыми должна затянуться во имя отражения вековечных или очередных врагов Великой России, Украинской Державности и т. п. Выбор кандидатов на роль козла отпущения - дело вкуса и политических пристрастий. Здесь могут сойти сионисты, масоны, Америка, Запад, мондиализм, черные, чеченцы, кавказцы, москали...
Список бесконечен. Чем масштабнее совершаемый грабеж, тем сильнее надрывается вор в крике Держи вора. Не случайно в рядах самых рьяных поборников депортации кавказцев оказался шеф одной из наиболее коррумпированных клик - мэр Москвы Лужков. В подтверждении человеконенавистнических фантазий о еврейском или кавказском заговоре шовинисты и патриоты пускаются в сладострастное перечисление инородческих фамилий банкиров, министров и мафиози. Но что доказывают эти имена? Бесспорно, что среди евреев есть богачи, а среди кавказцев - мафиози. Но еще больше среди них бедняков, чье положение ничем не отличается от положения русских трудящихся. Зато всегда можно назвать еще большее количество самых злостных угнетателей и бандитов из числа лиц коренной национальности. Но националисты не будут слушать. Их убежденность не основана на доводах рассудка. Она параноидальна и сродни мании преследования, когда больному за каждым кустом мерещится враг и заговорщик, которому, очевидно, больше нечем заниматься, кроме как губить Великую Россию или Самостийную Украину. И если иному обывателю просто приятнее, когда его обирает кто-то, похожий на него цветом глаз и волос, то с подобным мазохистским комплексом лучше обратиться к психиатру.
С началом интервенции в Чечне власти вместе с патриотами извлекли на свет пугало чеченской угрозы. Достаточно посмотреть на карту, чтобы недоуменно ахнуть: как крошечная страна с населением, в десять раз меньшим, чем число жителей Москвы, может представлять опасность для все еще огромной империи? Но ларчик просто открывается: номенклатура и необогачи Чечни не пожелали делиться с московскими господами тем, что они выкачивают из собственного народа и могут выжать из переброски азербайджанской нефти в Западную Европу через Северный Кавказ.
Обида русских патриотов вполне понятна. Неясно только, почему за это должны умирать тысячи простых людей - чеченцев и россиян. История раздела псевдосоветской державы со всей отчетливостью продемонстрировала еще одну функцию патриотической идеологии. Она служит для узаконения новых государств, изменения методов и механизмов господства и возвышения новых правящих клик.
Номенклатура бывшего Союза очень быстро обнаружила, что для задуманного ею раздела и передела собственности и власти, для того, чтобы заставить трудящихся больше работать и на меньшее претендовать, прежняя красная идеология не годится. Перекрасившиеся властители постарались откреститься от своих предшественников и конкурентов, а заодно и выбросили вон всякие социальные мотивы. Республиканские и областные партбоссы стремились стать полновластными хозяевами на управляемых ими территориях. Наилучшая возможность для этого возникала с образованием новых, контролируемых ими государств, а для оправдания этих актов служила национальная идея. Конкурентом бюрократии в борьбе за власть выступила во многих республиках местная интеллигентская верхушка. Она привыкла считать себя солью земли, глашатаем и хранителем национальной культуры - теперь она объявила себя альтернативной элитой и претендовала на свою долю пирога. В России она первое время провозгласила идеологию западного либерализма, но ее флер скоро потускнел.
В других республиках интеллигентские клики учредили разнообразные народные фронты и рухи и потребовали национальной независимости, то есть собственной власти. Уступив в итоге своим более опытным и хитрым номенклатурным соперникам, эти патриотические писатели, художники и ученые сомкнулись с ними на почве национализма.
Национализм и патриотизм сегодня - идеологический консенсус для всех партий и сил, претендующих на господство в России и других независимых государствах. А над Москвой развевается старый, царский флаг и сияет хищный имперский герб. Существуют ли какие-либо объективные критерии для определения таких понятий, как нация или народ - или же мы имеем дело с мифом, который относится исключительно к сфере идеологии, то есть ложного сознания?
Националисты, патриоты и почвенники утверждают, что нации имеют объективные и неоспоримые признаки - общие территорию, язык, культуру, происхождение, расовые и психологические особенности. Они представляют возникновение наций, как естественный процесс: вначале живущие вместе и часто связанные по крови группы людей развивают единые культуру и язык, затем они сознают свою общность - так складываются народы, наконец, народам удается достичь политического и экономического единства и создать свое государство, образуя нации.
При этом во французской и англо-саксонской традиции понятия нация и государство почти тождественны; в Германии и Восточной Европе главное внимание обращают на кровь и почву - общность происхождения, культуры и языка. Марксисты связывают переход от народности к нации с социально-экономическими закономерностями, формированием единого рынка и национальной буржуазии. С точки зрения гносеологии, всякое общее понятие условно. Целое неистинно, утверждали Адорно и Хоркхаймер. В реальности - всегда конкретной и неповторимой - существует только единичное (индивидуальное); всякая группировка и классификация - это продукт нашего разума, инструмент познания мира. Об этом всегда следует помнить.
Очень опасно не видеть за лесом деревья. Объединяя явления по степени близости или разделяя их границами, легко ошибиться, тем более, в социальном мире, где ложное мнение может послужить интересам тех, кто стоит у власти или претендует на нее. Как же обстоит дело в действительности с теми общностями, которые провозглашают националисты? Начнем с тезиса об общности происхождения наций. Ни один из крупных народов современности не может похвастаться (если это повод для хвастовства) чистотой крови. Времена, когда большинство человечества жило объединениями, основанными на кровнородственных связях - родами и кланами - давно миновали. Кое-где такие сообщества еще сохранились, но чаще всего они исчезли с образованием территориальной (соседской) общины. Немцы и французы, итальянцы и поляки, русские и украинцы, как и все другие нации сформировались в результате смешения многих, самых разных по происхождению племен и этнических групп, так что нередко представители одной и той же нации больше похожи на инородцев, чем друг на друга... Чистых рас больше не существует..., - отмечал Р. Роккер, автор двухтомного исследования Национализм и культура. - Так называемые основные расы Европы сегодня так перемешались, что чистокровные народы обнаружить невозможно... Во времена переселения народов нордические племена массами покидали старую родину и отправлялись на Юг, где их кровь сливалась с кровью местного населения, принадлежащего к иным расам. Вторгавшиеся с Востока славянские племена занимали полуопустевшие области... Древнее население Германии было совершенно преобразовано этим длительным смешением (Р. Роккер. Национализм и культура. Т. 2. Бремен, с 439).
Хорошо известно, как на территории Франции перемешивались галлы, германцы и римляне, а на территории Русской равнины и Сибири славяне сотни лет сливались с угро-финнами, тюрками и иберо-кавказцами, так что сегодня у многих русских легко обнаружить финские или монгольские черты. Мнимым оказывается при ближайшем рассмотрении языковое единство народов и наций.
Еще в Средневековье в Западной и Восточной Европе развивались сотни говоров, диалектов, наречий и языков. Современные, так называемые национальные языки были искусственно навязаны остальному населению только потому, что на них изъяснялась правящая каста. Верхненемецкий был чисто письменным языком.., на котором с 16 века писали чиновники в имперских и княжеских канцеляриях. Нидерланды после 1648 г... по политическим мотивам, чтобы отгородиться, создали свой собственный официальный язык... Герцогство между Уазой и Сеной стало распространять свое господство на области, которые мы знаем сегодня, как Францию. Париж стал столицей, и там начали говорить по-французски, на языке, на котором писали вначале чиновники... После Французской революции все остальные наречия Франции вытеснялись... Испанский был сперва кастильским диалектом, итальянский - тосканским, русский - диалектом московского региона, японский - токийского, а английский - лондонского, - отмечали немецкие исследователи (Шварцер Фаден, 1994, 4, с. 31).
Утверждение национальных языков и вытеснение всех остальных, на которых изъяснялись жители общин и регионов, поглощенных централизованными государствами, отнюдь не было естественным, мирным и безболезненным процессом. Все иные говоры не признавались языками, их использование считалось признаком низшей культуры или вообще запрещалось. Школа, литература, пресса закрепляли привилегированное положение избранных диалектов и отсекали другие. Лишь немногие из этих локальных наречий сохранились поныне в быту, лишенные всяких прав - ломбардские, неаполитанские, провансальские, швабские, рейнские, нижненемецкие, южнорусские, волжские, новгородское, псковское, поморское...
Особенно потрудилось в централизаторском угаре Русское государство - большинство говоров и языков, на которых еще столетия назад говорили его обитатели, ныне мертвы и забыты. Централизованное государство конструирует нацию из моря региональных и местных культурных и языковых сообществ. При этом оно режет по-живому, действует железом и кровью, насильственно унифицируя культуры, не останавливаясь даже перед уничтожением населения огромных территорий (вспомним, хотя бы, о средневековом геноциде, учиненном северофранцузскими завоевателями в альбигойском Провансе).
Национализм, - пишут немецкие авторы, - разрушил местные культуры и утверждает, будто он представляет некую народную культуру, которая создалась из элементов этих прежних культур, заимствовав определенные песни, тенденции, обычаи и т. д. Возникло анонимное, безличностное общество из подобных атомам индивидов, удерживаемых вместе такой мифической общенациональной культурой. Национализм - это идеология, которая должна заставить забыть о господстве государства - Он был и остается инструментом господства (Шварцер Фаден, 1994, #4, с. 33).
Многие националисты изображают народ как некое квазиприродное и органическое единство, как дерево, вырастающее из родной почвы. История показывает лживость таких утверждений. В борьбе за установление и расширение своей власти государство искусственно создает нацию; принадлежность к ней не определяется некими глубинными и естественными причинами.
Границы между нациями условны и размыты; они проводились маленькими кучками правителей и политиков в eioa?anao правящих клик и господствующих классов. Именно эти вершители судеб мира решали, к какому народу, к какой нации будет принадлежать население той или иной территории, в зависимости от того, каким государством она была завоевана и порабощена.
Господа делили между собой владения и рабов. Любое государство, кроящее нацию, совершает преступление против человечества. Любое национально-освободительное движение, то есть движение за создание национального государства или за особые права той или иной нации реакционна. Оно всегда начинается с противопоставления народов друг другу - это первый шаг в национальном самосознании. Мы - не они, они - не мы; все, кто не мы - вон. Россия - для русских, Африка - для черных, Ближний Восток - для арабов, Германия - для немцев. Эксплуатируемые и угнетенные других наций должны убираться прочь во славу классового мира людей труда с угнетателями из своей национальности. Первое, что делают национальные движения еще до прихода к власти - организуют собственный аппарат господства, армию и полицию.
После прихода к власти они начинают создавать нацию. Как это происходит, показала история стран, освободившихся от колониальной зависимости. Вначале государство под руководством новой национальной элиты проводит этнические чистки, затем постепенно устанавливает контроль над всей территорией, преследуя и изгоняя меньшинства. США после обретения независимости развернули охоту на индейцев. Негр Дессалин, добившийся освобождения Гаити от Франции, объявил себя императором, восстановил помещичье землевладение и вырезал всех белых, включая бедняков, никогда не имевших рабов. Антиимпериалистический арабский режим в Ираке развязал геноцид против курдов. Независимый Алжир изгнал почти всех французов, в том числе людей труда. Организация освобождения Палестины еще не успела обзавестись своим государством, но уже установила диктатуру своего вождя, учредила полицейские силы и ограничивает свободу печати. Африканские государства, созданные в границах бывших европейских колоний, разделили одни и те же племена и группы и силой подавляют любые попытки сближения как трайбализм и сепаратизм; в результате вспыхивают войны, унесшие уже миллионы человеческих жизней.
Пришедшие к власти освободительные движения навязывают всем жителям угодную им культуру и уничтожают всякие местные особенности и культуры. Все объявляются единой нацией с едиными языком, культурой и интересами. Излюбленный аргумент националистов и почвенников - это тезис о психологических особенностях того или иного народа, совокупность которых образует якобы так называемый национальный характер. В наиболее грубой и шовинистической форме они предстают в виде национальных стереотипов - широко распространенных обывательских представлений о различных народах.
При этом обычно своя нация наделяется множеством положительных качеств, а другие - отрицательными или уничижительными чертами. Например, для русских патриотов их соплеменники - душевные, широкие и добрые натуры, любящие родину, немцы - сверхдисциплинированные и прижимистые типы, евреи - хитрые и злобные жадины, негры - ленивые, а кавказцы - воинственные и жестокие.
Для немецкого шовиниста, напротив, его соотечественники будут работящими и прилежными, верными родине и обязанностям, а славяне - грязными и ленивыми выродками. Впрочем, как иронически замечал Шопенгауэр, поскольку национальный характер ведет речь о массе, ему, по чести, нечем гордиться. Человеческая ограниченность, сумасбродство и дурные качества в различных формах проявляются в разных странах, и это именуют национальным характером. Оскорбляемые одним, мы хвалим другого, пока не поссоримся с ним. Каждая нация издевается над другими, и каждая права. Одни националисты считают национальную психологию исконной, другие - выводят ее из общих условий жизни, из общей почвы и истории. Народ и нация предстают, таким образом, как единый, целостный организм. Но Р. Роккер не зря предостерегал от того, чтобы говорить о целом народе, о целом государстве так, как если бы они были отдельными существами и наделять их определенными чертами характера и особыми психическими качествами....
Абстрактным социологическим понятиям, таким как государство или народ, приписываются свойства конкретных существ, что ведет к самым чудовищным заблуждениям. Действительно, человек, сталкивающийся с теми же обстоятельствами и проблемами, что и окружающие, может ощущать и действовать, как они, чувствовать общую боль, радость или воодушевление. Но и в этих случаях мы имеем дело с индивидуальной реакцией отдельных людей, а не некоего сверхорганизма - ведь психологические возможности для душевных переживаний... и впечатлений имеются только у индивидов, а не у абстрактных сущностей вроде государства, массы, нации или расы. Принадлежность к ним отнюдь не предопределяет мысли и чувства человека. Точно так же невозможно из образа мышления или характера отдельного человека вывести некую сущность нации, расы или класса.
Любое крупное общественное образование охватывает людей со всеми мыслимыми свойствами характера, душевными склонностями и практическими реакциями. Между людьми, принадлежащими к такому образованию, во многих случаях существует известное чувство родства, которое не является врожденным, а воспитывается; но для характеристики целого оно не имеет большого значения. То же самое относится к определенному сходству физического и духовного рода, которое вызывается внешними условиями окружающей среды. В любом случае особые склонности индивида в его развитии проявляются сильнее, чем все внешние влияния (Р. Роккер. Опасность коллективных психологических понятий // Р. Роккер. Собр. соч. Т. 1. 1919 - 1938 Франкфурт, 1980, с. 145 - 150).
Последним прибежищем патриотов можно считать довод о том, что принадлежность к тому или иному народу - это просто вопрос самосознания и самоидентификации людей, горячо привязанных к своим родным местам, обычаям и традициям. Если люди относят себя к той или иной нации, значит она существует. Аргумент более чем сомнительный. Раб, например, может сколько ему угодно считать себя повелителем мира - в его реальном положении от этого ничего не изменится, просто прибавится иллюзий. Именно такие верования и относят к ложному сознанию. Тем более, что возникают они, как мы показали, не сами по себе, а под давлением государств и правящих классов.
Чем свободнее человек, чем с большим количеством культур он знаком, тем труднее ему отождествить себя с какой-то одной конкретной нацией. И уж в совсем безумном положении оказываются люди, чьи отец и мать принадлежали к разным национальностям: они должны, по логике патриотов, либо разрубить себя на части, либо предать кого-либо из родителей. Интимные чувства любви к родным местам, так называемой малой родине не имеют ничего общего с патриотизмом. Большинство людей (хотя и не все) привязаны к тому, что окружало их с детства, к знакомому с младенчества пейзажу, к песням, которые они слышат от матери и близких, иначе говоря, к своим материализованным воспоминаниям. Все это - конкретные вещи, которые можно любить.
Никому не придет в голову убивать и умирать во имя красоты ландшафта или ненавидеть одни местности только из любви к другим. Но огромные, холодные и абстрактные понятия нации и государства любви не поддаются - они генерируют иные чувства: самоотреченного поклонения и служения, покорности власти, звериной агрессии по отношению ко всем тем, кто к ним не принадлежит.
Если нация - иллюзорная реальность, то этого нельзя сказать о складывавшихся столетиями на основе соседских общин регионах. Это означает, что не существует русских, украинцев, немцев, французов, итальянцев и т. д. - есть москвичи и сибиряки, волжане и северяне, подоляне и галицийцы, одесситы, и донбасцы, полещуки и крымцы, берлинцы и гамбуржцы, швабы и фрисландцы, парижане и овернцы, бретонцы и провансальцы, эльзасцы и гасконцы, римляне и венецианцы, неаполитанцы и тосканцы, сарденцы и сицилийцы... Но и эти регионы давно уже не едины в культурном отношении. С одной стороны, местные общины и сообщества с их традициями и нормами взаимопомощи сильно подорваны развитием индустриального общества, состоящего из анонимных индивидов. С другой, люди из разных стран и местностей все больше общаются и сближаются друг с другом, действительно сливаясь в человечества. Но оно, это человечество, отнюдь не становится более однообразным. И в этом счастье, ибо однообразие означает механическое закостенение и смерть.
Гомогенной, однородной культуры сегодня уже не встретишь даже в отдельном регионе - в каждом из них можно обнаружить пестрое многоцветие субкультур отдельных общественных и возрастных групп, объединений по интересам и убеждениям. Это зародыш предсказанных Кропоткиным союзов людей, члены которых будут соединяться для удовлетворения экономических, умственных, художественных и нравственных потребностей, не ограничивающихся одною только страною, для всякого рода общей работы, а то попросту и для удовольствия (П. Кропоткин. Записки революционера. М, 1988, С. 389).
Традиции и нравы жителей мегаполисов Америки, Европы, Японии и России имеют между собой куда больше общего, чем обычаи москвичей и обитателей какого-нибудь села в сибирской глубинке. Люди одной профессии или с одинаковыми интересами и увлечениями из разных стран с легкостью понимают друг друга. Хиппи или панк из Питера легче найдет общий язык с молодежью из той же субкультуры в Париже, чем - быть может - с собственными родителями. Оставим стенания об отрыве от исконных корней патриотам и почвенникам, пусть плачут о том, чего, скорее всего, и не было. А мы будем приветствовать красоту единства в многообразии, новое многообразие и богатство субкультур единого человечества - новый космополитизм. Анархизм отстаивает единство человеческого рода и свободу человеческой личности.
Любая национальная, патриотическая идея реакционна - ведь она призывает вернуться в плен внушающего ужас мифа, проповедует преданность холодному чудовищу государства, сходство интересов угнетателей и угнетенных, эксплуататоров и эксплуатируемых на основе неких абстрактных и чаще всего выдуманных признаков. На этом пути мы только подставляем себя под кнут и теряем собственное достоинство. Националист, патриот, почвенник - либо хитроумный господин, либо одураченный раб. Если мы - не господа и не рабы, а свободные люди, мы должны сбросить с себя клеймо нации, избавиться от патриотического ярма.
Слепота национальных чувств, принцип коллективной ответственности, психология разделения мира на своих и чужих с неизбежным долгом крови, обязанность любить свое государство и повиноваться его правителям - все это стальные цепи, надетые на личность человека и навязывающие ей искусственную идентификацию. Они сковывают ее, подчиняют, удушают в ней всякое стремление к свободе и ответственности, личному самоопределению и самоуправлению. Они убивают в зародыше всякую способность людей труда к солидарности и совместной борьбе против угнетателей всех национальностей.
Анархисты - космополиты и антипатриоты по природе, но отнюдь не сторонники мертвящего единообразия. Угнетенные и эксплуатируемые любого региона, любой территории имеют полное право самостоятельно решать свою судьбу и строить свою жизнь. Мы - за многообразие культур, но против того, чтобы между ними создавались или искусственно поддерживались границы (а именно такова политика националистов, патриотов, почвенников всех мастей). Мы видим будущее мира не в самоопределении государств и наций, а в федерации самоуправляющихся регионов со всем многоцветием, взаимным сближением и взаимообогащением культур. Но для этого необходима упорная, непримиримая борьба с любым угнетением, неравенством и несправедливостью.
Настоящий патриотизм, чувство, разумеется, весьма почтенное, но вместе с тем узкое, исключительное, противочеловеческое, нередко просто зверское. Последовательный патриот только тот, кто, любя страстно свое отечество и все свое, также страстно ненавидит все иностранное, ни дать ни взять, как наши славянофилы. М. А. Бакунин.
Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. П. Я. Чаадаев ...
Ревнивый патриотизм это свирепая добродетель, которая пролила вдесятеро больше крови, чем все пороки вместе. А. И. Герцен
|
|
