«Бесконечная поэзия»

По какому-то немыслимому стечению обстоятельств в программу ММКФ  «Фильмы, которых здесь не было»  (и, соответственно, единственный показ в маленьком кинозале)  угодило, на мой взгляд, одно из главных кинособытий последнего времени    -    «Бесконечная поэзия»  искрометного 87-летнего чилийского гения Алехандро Ходоровски,  раз в 15 лет выдающего по безусловному шедевру,     -    вторая часть фантазийной автобиографии режиссёра,  размашистые картины его богемной юности в 40-е – 50-е годы в Сантьяго.  Первая часть, «Танец реальности»    -    сюрреалистически-карнавальная фантасмагория  о собственном детстве, придуманная и сыгранная самим Ходоровски и целым букетом его талантливых детей и прочих домочадцев,   -    в титрах обоих фильмов фамилия Ходоровски встречается добрый десяток раз в сочетании с разными именами,  на редкость успешное, беспрецедентное  семейное предприятие.  Феномен творческого долголетия Ходоровски, вероятно,  связан  именно с питательной силой этой художественной династии,  а ещё, конечно, с важной для любого творца эмоциональной размеренностью,    -  именно ей можно объяснить перерывы в съёмках,  создающие эффект «редко, но метко».   Человек, победивший время, Ходоровски несомненно порадует нас  и третьей частью киноавтобиографии,  где мы увидим героя в расцвете его творческого акме,    -  сам режиссер явно переживает акме, пик сил и возможностей, именно сегодня, на девятом десятке лет,    -   как говорится, многая лета и дальнейших художественных подвигов. 

«Танец реальности»  был настолько  фантастическим оригинальным, переворачивающим сознание зрелищем, что  на  «Бесконечную поэзию»  зритель шел с явным опасением  -  а вытянет ли Ходоровски изначально высоко задранную планку, не окажется ли продолжение вторичным самоцитированием?..  Все эти опасения разбиваются с первых кадров картины.  Вроде бы, на экране до боли знакомые образы,    -    всё тот же деспотичный, хотя и постаревший, отец героя  (в исполнении старшего сына режиссёра, Бронтиса Ходоровски),  та же экзальтированная мамаша с десятым размером груди,  разговаривающая  оперными ариями,  тот же опостылевший диктатор Ибаньес, ставший одним из детских кошмаров маленького Алехандро и через четверть века по злой иронии судьбы вернувшийся к власти….  Тем не менее, повзрослел и изменился сам герой, через призму взгляда которого мы смотрим на Чили середины столетия  (великолепная роль другого сына режиссера, Адана Ходоровски, который ещё и автор музыки к фильму). 

Вырвавшийся из цепких объятий семьи и менторской опеки отца, парадоксальным образом сочетающего в себе быт лавочника и несгибаемое коммунистическое мировоззрение,  молодой Алехандро входит в коммуну начинающих прогрессивных поэтов,  своих компаньонов по попойкам, загулам и юношеским шалостям, большинство из которых    -    Энрико Лийин, Никанор Парра, Стелла Диас Варин    -  станут потом титанами чилийской литературы и мировой поэзии.  Гражданско-художественный манифест «поэтов прямого действия»  образно показан в замечательном эпизоде, когда Ходоровски и Лийин, решившие ходить только вперед по прямой линии, никуда не сворачивая,  стучатся в дом к почтенной сеньоре, требуя пропустить их через её комнату и дать вылезти в окно,  и она понимает их с полуслова и позволяет пересечь её жилище,  -    как говорит сам Ходоровски, «Чили всегда была страной поэтической, и поэтов здесь всегда понимали».  Примерно так же самовыражались  в 20-30-е годы русские футуристы,  и их художественное кредо  многими принималось, а многими встречалось в штыки,     -    судьба чилийских поэтов не менее драматична, чем судьба их русских собратьев.

Те, кто называет Ходоровски латиноамериканским Феллини, и прав, и неправы одновременно.  И у одного, и у второго бьющая через край эксцентрика, карнавал, бестиарий, сексуальные пиры, Гоморра и Содом,  галерея ярких персонажей и утомительный блеск жизненной мишуры, но если у Феллини герой бесконечно одинок, оторван от корней, противопоставленный бездушной толпе и угнетаемый бессмысленностью своего существования,  то герой Ходоровски плоть от плоти своего народа,  жизнь его наполнена всеми радостями, бедами,  праздниками и похоронами, нескончаемо чередующимися то в рабочем квартале Токопильи, то в богемных гостиных Сантьяго.  Вокруг  -   смерть, кровь, страдание, перемешанные с  макабрическим смехом  и  раблезианскими оргиями, отсылающими нас к традициям народной анимистической магии, переплетенной с католическим мистицизмом.    Ходоровски подводит черту под своей бесшабашной юностью,  перед отъездом в Европу примиряясь с отцом,  -  беспрецедентная по своему символизму сцена  прощания на причале, когда на помощь своему герою приходит сам режиссер, появляясь в кадре  и обнимая  экранных отца и сына  (а на самом деле, двух собственных сыновей, исполняющих главные роли).

Жизнеутверждающий мемуар Ходоровски, разумеется, требует своего продолжения.  Почему-то не возникает сомнений в том, что оно воспоследует. 

В отличие от других  картин, демонстрировавшихся в рамках  программы «Фильмы, которых здесь не было», требующих камерного, а то и уединённого просмотра,  масштабные кинополотна Ходоровски просятся на большой экран    -  подобные культурологические деликатесы должен увидеть самый широкий российский зритель.