Интервью с Дмитрием Чёрным, взятое после презентации "Поэмы столицы" 19 мая в московском клубе "Билингва"
- Дмитрий, во-первых хочу тебя поблагодарить за участие в презентации моей книги, которая вообще была под угрозой срыва. Самые высокие начальники пытались наложить вето на эту презентацию и только благодаря информационной поддержке ПРАВДы.info и ФОРУМа.мск ситуация не была переведена в безмолвную плоскость административных решений, так как уже была достоянием гласности. На презентацию «Поэмы столицы» я тоже шла, ожидая провокаций или как минимум сюрпризов. Сам-то чего ожидал?
- Ну, касаемо твоей книги и презентации, Анна, - она ведь была в максимально официозном месте, в «Библио-Глобусе», отсюда и такая нервозность начальства. Шутка ли: в день смерти Ельцина, спустя лишь год, презентовать книгу, разоблачающую многие его деяния. Мне понравилась сама эта смелая идея, а поскольку мы с тобой работали в «Независимом обозрении» часто на одном фронте - то и тут я не стал «оголять фланга», пришел и слушал выступления патриотов и отказавшихся расстреливать Дом Советов дзержинцев с удовольствием. А вот мой роман - это уже нечто иное, хотя точно так же связанное с реальными персонажами действительности, включая сюда политиков, депутатов Госдумы, даже государственных лиц вроде Бородина. Ельцин-то сам вряд ли бы явился призраком отомстить тебе за окаянство писательское, а вот наймиты сильных мира сего, что обнаружили себя в романе неподалёку от эротических эпизодов (с ними, безусловно, не связанных) - это не призраки...
- Так я и спрашиваю: мурашки-то по коже не бегали, когда на сцену поднимался в «Билингве»?
- Там собрались друзья, мои творческие и политические товарищи, многие из которых, если не большинство, так или иначе участвуют в действии во второй, политической части романа. Например, Алексей Кольчугин, замечательно спевший и читавший городскую лирику весьма в духе вечера и темы «Поэмы»... «Анклав» сыграл не хуже, чем это описано в романе - в эпизоде уличного концерта рок-коммуны на Театральной площади в 2002-м году, 1 мая. Вис Виталис, сейчас уже часто появляющийся на ТВ и презентующий свой альбом "Делай что должен", тоже лихо отчитал свой рэпфанк - даже Дмитрий Ицкович «взошел» на эти звуки... А в кругу друзей мурашки неактуальны. Вечер удался на славу, всем было предоставлено слово, даже для критики, что я как марксист не могу не приветствовать.
- Но я слышала, что первым делом два экземпляра твоего романа купили, не пугаясь цены, в самом дорогом центральном книжном магазине, помощники депутата из думской фракции «Единой России» и скрупулезно его изучали на предмет компромата в отношении шефа...
- Я понимаю, о ком ты говоришь - причем, ты была у него такой же наемной работницей в период работы «Независимого обозрения», как и я. Но в романе ведь ничего кроме правды-то нет. Так что и претензий от реальных персонажей быть не может. Наоборот - интересно сегодня прочитать во всех подробностях то, как газета «становилась на ноги», ведь тащили-то ее судьбу на себе мы, простые «винтики». А каких-либо перченых эпизодов, связанных с начальством там нет, ибо их и в жизни не было - на то они и начальники чтобы обходить острые углы. Тебе как прожившей с газетой, название которой я лично регистрировал, немало месяцев, будет тоже интересно погрузиться в историю более раннего ее периода. Вообще для истории левой оппозиции начала миллениума судьба «Независимого обозрения», скрыто КПРФной газеты, чрезвычайно симптоматична, характерна, титульна.
- Я прочитала кое-что из этой половины книги, про газету все верно написано, местами даже слишком подробно. Это своеобразное бытописание переменчивого газетного мирка, подобного до сих пор не много встречалось в современности - пишут либо про выдуманных «выпуклых» героев, либо о совсем личном, общественное и газетное вовсе не в моде... Но меня в этой части больше поразил эпизод, где ты смело проектируешь покушение на Путина - точнее, воображаешь его, наблюдая проезд его кортежа по Кутузовскому проспекту.
- Ну, это просто навеянная весенним ветром фантазия, проектом такое называть смешно. Я же не Проханов с его конспирологией и мистикой. Однако то, что такие настроения витали на улицах в первой половине двухтысячных - факт. Да и воплотить подобное, вероятно, было бы не сложно. Просто народ другим занимался - выживанием, знакомствами, сексом, ссорами. Не политикой, не сопротивлением - пусть и образным, внутренним, прожектерским. Короче говоря, этот перманентно проезжающий под окнами всех дорогих россиян кортеж Путина - образ собирательный, наверное, хоть это и не по канонам радикального реализма тогда. Это словно лодка, которую течение несет к водопаду, а никто даже не пытается грести в другую сторону, чтобы не свалиться. Власть проносилась мимо подчиненных-подопечных всегда нагло и стремительно, все той же лихой гоголевской тройкой - и никто как в 1917-м большевики не пытался в миллениуме ее взять под узцы, бросившись поперек. Хотя, красивые эпизоды вроде не взятия, но эпатирования этой власти - вроде поднятия красного флага над Госдумой - были, я их и излагаю в предельных подробностях. Роман - это попытка все же плыть против течения и высовываться из потока, чтобы видеть, видеть, видеть...
- Но в романе ты видишь не только политику, я была поражена изобилием точно так же досконально описанного секса - в том числе и в твоей леворадикальной среде. Ты и тут настроен радикально революционно, не боишься обидеть общественный вкус, настроенный нынче на пуританство и семейность?
- На мой взгляд, какое-либо умалчивание таит в себе конформизм, сиречь в перспективе заплыв по течению. «Что бы ни писали - лишь бы не молчали» - говорил по этому поводу Лимонов, так и не добравшийся до моей презентации, но заранее извинившийся, был занят разбором полетов Национальной ассамблеи. Ты вспомнила только что о том, как реагировали в Госдуме на выход такого большого романа, где нашлось и им, думакам, место. Однако там разумные ребята сидят, все же. Меня осыпали в Интернете проклятиями персонажи совсем другого ранга - героини тех самых секс-эпизодов. Честно говоря, не удивлен - такого им читать прежде не доводилось, так подробно их тела, повадки, недостатки еще никто не пробовал отразить в тексте. И все же это сделано по-джентльменски - одни имена, нигде нет фамилий. Но в этом и сказывается радикальный реализм: даже отсутствие ясных координат личностей не затуманивает текста, его движущейся и разворачивающейся перед читателем плоти. Текст, в котором индивидуальность упрятана - скучный текст. Тот же, где каждая клеточка отраженных себя узнает и вопиет по этому поводу - жив. Не знаю, как классики-соотечественники минувших эпох, но я сейчас понимаю, что это такое - большущий роман опубликовать, то есть родить и словно учить теперь ходить. Волноваться за него как за свое дитя с его индивидуальными особенностями речи, эмоций. Выражено в каждой секс-встрече нечто глубинно-лирическое, но вдруг в ответ ты слышишь потоки трафаретной ругани... Вот это - порнография. В тех самых терминах, которых ни в одной секс-сцене первой и второй части, кстати, нет. Каждый раз слова подбираются заново, как и движения, ласки...
- Я хотела и об этом спросить, но как-то не решалась. Откуда такая пристальность при довольно сложном, многословном языке в первой части «Поэмы столицы»? Ты сам в этом видишь некий особый смысл, как-то связанный с сюжетом или с первой любовью?
- Я в каждой строке «Поэмы» стою перед дилеммой, выбираю: сказать общепринято или сказать здесь и сейчас придумано? Набоков это называл «говорить по-свойски», в сущности, это и есть призвание писателя, поэта - давать названия вещам. Так или иначе, на разных уровнях этим занимаются писатели. Я же себя причисляю к поэтам все еще. А потому не только по-новому называю что-то уже встречавшееся (и поэтому в романе намеренно изобилуют повторы), но и всем движением текста пытаюсь изменить ракурс видения чего-то, казалось бы, уже ясного, встреченного.
- Ключевой в эротической подкладке романа является первая сцена на крыше над Китай-городом или вторая - дефлорация над Кропоткинской?
- Не пугай ты этим языком, медицинской отстраненной научностью! Пожалуй, вторая сцена более ключевая для поэмы, она похожа на песню, на непрерывно высказываемое восприятие, сливающееся с дождем, но первая крыша - кинматографичнее... В экранизации, над которой мы уже работаем, мы дадим первую сцену, конечно. Вторая пойдет в перебивку с кадрами уличных битв с ОМОНОм под красными знаменами. Дубинки, флаги - и вдруг двое обнаженных на крыше... Но целостно снимем только первую крышу, где только до пояса обнажены Тан и Тон. Формат топлесс для актрис как-то привычнее. Сейчас как раз заняты поиском подходящей брюнетки младше двадцати лет. Впрочем, тут не в годах дело - в юности внешности, в решительности, лиризме, мимике, пластике.
- И, наконец, о политическом контексте и политике в персонах. Как ты думаешь воспримут твой роман товарищи по борьбе, ты ведь там их всех описываешь, зачастую сатирически, стебно? Не боишься исключения из партии и комсомола «за аморалку»?
- Ну, во-первых, такой подробной истории СКМ еще никто писать даже не пробовал. До сих пор из молодых оппозиционных организаций только НБП могла похвастаться литературным отражением своей истории - у Лимонова и Прилепина. Теперь вот и СКМ сможет. Тут все без купюр - история организации показана именно как история человеческих отношений. Какие люди - такая организация. Именно в силу реализма я и рассчитываю на понимание. Если бы там была хоть малейшая попытка приукрасить или же ухудшить реальное - уже не роман бы был, а фэнтэзи. Да, здесь история СКМ показана от Кости Жукова до наших дней. Героизм и карьеризм, смешное и трагическое, бюрократическое и сексуальное - все рядом. Думаю, и в современной литературе это ход неожиданный - историзм исторгнут клиповостью и скепсисом. Я же не ленюсь, не жалею букв на то, что реально и последовательно, на то что может вырасти в нечто большее нежели «молодежка» КПРФ. Мне интересны новые люди, люди, вставшие под красные знамена в период «стабилизации», осознанно или романтически связавшие себя с оппозицией, с борьбой против всей системы разграбления России и унижения ее граждан.
- Почему ты придаешь такое особое место борьбе в завершении второй части? Начал роман ты с лирики и эротики - увлекающей вовсе не в борьбу, а в личное, природное, городское. В этом, мне кажется, особенная эстетика твоего романа, а не в митинговости... Здесь есть определенная преемственность, если ты уже говоришь об экранизации, от Марлена Хуциева и его «Заставы Ильича», «Июльского дождя». Так все же - почему революция?
- Думаю, для этого тебе нужно не частями, а целиком прочитать вторую часть. Красная борьба в ней осмысливается как борьба за бессмертие - то есть уже вышедший на уровень не только текста радикальный реализм. Попытка не упускать реальности, не упускать мгновения только в слове - лишь репетиция. Коммунистическая революция - вот путь в совершенно новую (по уровню соучастия в ней человека, индивидуума, уникальности) реальность. Московский мир даже самых прекрасных своими барельефами стен - тесен людям последнего поколения рожденных в СССР. Я о них и пишу. О комсомольцах не прошлого, а настоящего и будущего. О любовании не вчерашнем на крышах домов девятнадцатого, а о будущем - в коммунах, где упразднятся деньги, семьи, условности прежнего мира. Впрочем, мы уже перебираемся в третью часть. Тут еще реальность должна успеть сделать свои шаги. Мы все (герои и автор романа) надеемся, что это будут шаги только влево.
Фотофрагменты презентации (видеоверсия скоро появится на сайте студии АИР). Фото Алексея Касьяна.
"Анклав" только готовится выступать, а Чёрный уже рассказывает о выступлении (другом)
Алексей Кольчугин Разнуздан Волей: Секс на крыше, время пахнет любовью
Суров товарищ Шаргунов: Восемьсот страниц многоточия
На сцене коллективный эпизодический герой романа - группа "Отход"
|
|
